Графомания

[Samodur]

Иногда делаю попытки поработать в прозе. Пока не очень получается, не обессудьте.

[Samodur]

Суровый быт.

Как обычно, пробуждение не вызвало во мне оптимизма. Хотелось ещё немного вздремнуть, но не тут-то было: пришлось выбираться из-под тёплого одеяла и тащиться к окну, дабы захлопнуть опрометчиво оставленную накануне открытой форточку, из которой с назойливо-монотонным постоянством, через равные промежутки времени доносилось отвратительное: КРЭК-Х-Х-Х.
О том, что этот мерзкий звук прекратит действовать на мою расшатанную психику в ближайшем обозримом будущем, увы, мечтать не приходилось – так подсказывал житейский опыт, благоприобретённый мною по прошествии пяти месяцев проживания в помещении барачного типа, имеющего, однако, претензию именоваться частным домовладением.
К сожалению, я слишком хорошо знал, что означает этот чёртов треск, ежедневно будоражащий окрестности: сосед, мрачный тип в камуфляже и сандалиях на босу ногу, с устрашающего вида топором в руках и отсутствующим выражением на лице принялся за своё, ставшее традиционным занятие – рубку дров.
Не уповая на проведение, я решил, что лучше буду задыхаться, чем оглохну и отгородился от внешнего мира, плотно захлопнув окно, предварительно не громко, но отчётливо пожелав дровосеку доброго здоровья – по русскому обычаю в цветастых выражениях изъявляя своё глубокое к нему душевное расположение.
Примерно в это же время из-за внушительного вида стены, сделанной, очевидно из прессованной соломы, раздалось заунывное, перемежающееся старческим кашлем пение восьмидесятитрехлетней бабули, неутомимую энергию которой отчасти удавалось погасить дожившим до седых волос потомкам оной, при помощи изрядной дозы снотворного. Зелье это, однако, старушке не впрок, ибо ежедневно её удручающе-проникновенный фальцет на рассвете потчует всех домочадцев вдохновенными куплетами интернационала.
Я скосил нервно подрагивающее око на электронные часы и сделал вывод, что они спешат на одну минуту: хвалённая японская электроника может ошибаться, но только не почтенная старость, чей первый вопль звучит ежедневно ровно в шесть часов утра, с завидной точностью швейцарского хронометра.
Чтобы избавиться от назревающего нервного срыва, завариваю и пью крепчайший чай. В кружке остаётся совсем немного, когда в доме начинают ходуном ходить стены, с потолка сыпаться штукатурка, а входная дверь, осаждаемая градом настойчивых ударов, срываться с петель. Вся эта чертовщина не производит на меня никакого видимого впечатления, я продолжаю отхлёбывать терпкий напиток, дочитывая вчерашнюю газету.
Часам к девяти гвалт достигает апогея и я покидаю этот развесёлый содом. Во дворе сосед (но не тот, который дровосек) всеми называемый дядей Васей, как всегда изрядно выпивший, терроризирует смазливых девиц из бухгалтерской школы. Школа эта расположена в полуподвальном помещении одного из домов, образующих наш чудный двор, и вход в неё, которому больше подходит определение «лаз», к великой досаде девиц и искренней радости дяди Васи только один, и только со двора. Несколько экстравагантный наряд этого весельчака состоит из телогрейки, резиновых галош и невообразимо просторных «семейных трулей» пёстренькой расцветки.
Аккуратно обхожу эту сомнительную компанию, стараясь не дышать, так как ветер, обдувающий дядю Васю, несёт в себе флюиды не особо приятные для окружающих, ибо пьёт он всегда, моется иногда, бреется – когда моется, а выбритым бывает раз в году: в «Чистый четверг».
Выйдя со двора, иду вдоль по улице без определённой цели, на ходу рассматривая местные достопримечательности. Первая – пивной ларёк, обшитый белым пластиком под «евро», с гостеприимно распахнутой настежь дверью. В образовавшийся проём видны высокие дубовые табуреты, расставленные вдоль дубовой же стойки, на которых примостилось несколько шаромыг-посетителей, мирно и планомерно набирающихся вожделенной влагой.
Те из них, которые ещё в состоянии видеть, или создавать видимость, что они в состоянии – сосредоточенно пялят глаза в экран телевизора, где идёт очередная серия очередного сериала ни о чём. Один из любителей «киноискусства» с явным сожалением покидает свой насест и нетвёрдой походкой удаляется из заведения, с очевидной целью справить малую нужду за ближайшим деревом – легко и непринуждённо, как в раю. Да и чего ради ему смущаться? Пусть смущается хозяин «евро-ларька», который позаботился обо всём, кроме такой мелочи, как обустройство отхожего места; вот все и отходят – устраиваются, кому где понравится.
Я же продолжаю свою экскурсию по городу. Свернув на одну из боковых улочек, морщусь от запаха, обычно присущего прорвавшейся канализации. И точно, пройдя некоторое расстояние, обнаруживаю пересекающий улицу, весело журчащий ручей. По успевшим покрыться мхом мосткам, перекинутым через него для удобства пешеходов, нетрудно догадаться, что явление это здесь возникло не вчера, и будет устранено не завтра. Когда же оно будет устранено – можно только предполагать, но судя по всему, не скоро.
Того же мнения, видимо, придерживаются и местные жители, о чём можно судить по сооружённому ими сливу. Слив отводит бурный поток от дворов, куда тот, в период своего образования стал было прокладывать русло – на соседнюю улицу (а куда же ещё, надо ведь и с соседями радость разделить!). Причём всё сооружение сработано на совесть - в железе и бетоне, словом, на века.
Неподалёку, на заборе одного из дворов замызганная табличка с названием улицы. Я останавливаюсь, силясь прочитать едва заметные буквы и, когда это удаётся, с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться на всю «Ивановскую», потому что «Ивановская», оказывается улица Кислородная! Вот уж курьёз, достойный нашего времени.
Ещё несколько сот метров по ухабам и колдобинам, и я выбираюсь из частного сектора на одну из оживлённых городских улиц. Некоторое время в глазах рябит от пёстрых ухищрений рекламы, но постепенно сознание кое-что выхватывает из этого хаоса ярких красок.
Вот, хотя бы столбы, простые железобетонные столбы линий электропередач. Они могут поведать любому знакомому с азбукой обывателю о том, что в городе началась предвыборная кампания ввиду очередного переизбрания мэра. На каждом столбе – по плакату с изображением кандидата. Что характерно, почти у всех баллотирующихся лица отъявленных проходимцев и негодяев, так что в голову невольно приходит саркастическая мысль: «Вот если бы не изображения, а так сказать, самоё оригиналы… На каждый столб по кандидату…»
Но к чёрту политику! К чёрту суету! Душа требует покоя, тишины, уединения. Куда податься? Конечно, в городской парк, кстати, официально носящий название: «Парк культуры и отдыха». Вот это – то, что нужно: культурный отдых.
Предвкушая вожделенное отдохновение, с блаженной улыбкой на лице вхожу в импровизированный Эдем. Но по мере продвижения по территории парка улыбка становится всё бледней и неестественней, пока не принимает окончательный вид отвратительной гримасы. Обойдя все закутки, я прихожу к выводу, что у каждого своё, сугубо индивидуальное представление об отдыхе и культуре. Так, у городских властей, видимо, оно формируется исключительно из понятия: культура пития, о чём можно судить по количеству кафе-баров, пив-баров, ресторанов и просто забегаловок, которых на сравнительно небольшой территории парка напичкано не менее полутора десятков.
С большим трудом нахожу скамью, расположенную на расстоянии достаточном, чтобы не быть оглушённым адской какофонией слившихся воедино воплей, вырывающихся из динамиков всех забегаловок одновременно и силящихся переорать друг друга – так каждая из них старается утвердить своё превосходство перед остальными. Расположившись на ней, пытаюсь расслабиться, насколько это возможно в атмосфере всеобъемлющей вакханалии, но мне не дают этого сделать. Вплотную к скамье вальяжно подходят двое в форме милиционеров и становятся по обе стороны, тем самым как бы отрезая пути к отступлению «особо опасному преступнику» в моём лице, и в достаточно грубом тоне начинают допрос:
- Документы! – рявкает правый «дока мент», не потрудившись предъявить собственное служебное удостоверение, что впрочем, и не требуется – глядя в его дуболомную морду, любому и так становится ясно, что он имеет дело с представителем органов правопорядка.
Пока этот потный детина внимательно, страницу за страницей просматривает мой паспорт, тот, что слева задаёт каверзные, как ему кажется, вопросы:
- Где прописан?
Я называю адрес.
- А здесь что делаешь, один?
Говорю, что хотел отдохнуть.
- Много сегодня выпил?
Объясняю, что не пью, но «левый» не может в это поверить и требует:
- Ну-ка, дыхни!
Я дышу, а он тщательно принюхивается: точь-в-точь ищейка. В этот момент откуда-то из кустарника драматически появляется третий, судя по погонам и манерам, начальник двух предыдущих и, довольно потирая руки, осведомляется обо мне у «левого»:
- Распитие в общественном месте?
- Да вот, какой-то подозрительный, не пьёт, говорит…
- Все так говорят. Перегар есть?
- Нет перегара, я ж и говорю – подозрительный какой-то. Сидит один…
- Ксива в порядке? – спрашивает «новый» у «правого».
- В порядке, вроде, - разочарованно отвечает «правый», неохотно возвращая документ.
- Чего сидишь? – интересуется у меня «новый».
Начинаю объяснять ему, что душа-де требует покоя, тишины, уединения…
- А, - прерывает он меня, - тогда тебе на кладбище надо, а здесь «Парк культуры и отдыха», так что давай, дёргай отсюда, пока в милицию не забрали. Нечего нормальных людей смущать.
Я дёргаю по направлению к выходу мимо «Вечного огня», который почему-то не горит уже целую вечность – наверное, власть имущие-газопридержащие газ попридержали (сраму не имут), вкладывать в память теперь нерентабельно.
«А может прав сержант насчёт кладбища? Может, людям вроде меня, ищущим толику покоя, действительно место среди покойников?» - невесело думаю я, и неожиданно решаю: схожу и на кладбище.
Путь неблизкий, но я утешаю себя: «Ничего, зато тихо и спокойно, с покойниками-то. Сяду у какой-нибудь могилки, и буду отдыхать, ни о чём не думая. Может быть, даже вздремну немного…»
Вот и ворота, открывающие путь в царство усопших. По обе стороны от них стоят довольно упитанные нищие – за последние годы количество и рацион питания их существенно возрос и разнообразился: смертность прогрессирует, а вместе с ней увеличивается и количество подаяний за упокой. Глядя на них, в моей голове сразу рождается термин: «новые нищие», по аналогии с «новыми русскими». Рожи так и лоснятся сытостью и довольством.
Они равнодушно окидывают меня полусонными взорами, и даже не делают попытки расторгнуть уст и молвить традиционное: «Христа ради», - видимо, моя внешность красноречиво говорит им, что здесь нечем поживиться, кроме, разве что нескольких монет. Но вдруг, оба оживляются и бросаются мне навстречу, поднимая облачка пыли. Я в растерянности приостанавливаюсь, поражённый внезапно проснувшимся интересом к моей персоне, но тут же понимаю, что он вызван не мной, а приближающимся сверкающим на солнце «Мерседесом». Водитель иномарки небрежно бросает в приоткрытое окно купюру в валюте, и резко тронув с места, на приличной скорости скрывается среди гробниц, будто двигается по скоростной трассе, а не по худой дороге, по которой покойники отправляются в последний путь.
Из состояния столбняка от увиденной картины меня выводит скрипучий голос какого-то кладбищенского служки – толи сторожа, толи гробовщика, а может того и другого в одном лице.
- Вы родственников проведать? – спрашивает он, и в голосе его звучат нотки сомнения.
- Да нет, - отвечаю, - так пришёл, посмотреть просто.
- А чего тут смотреть? Кладбище, как кладбище. Нечего смотреть, молодой человек. Так что… - он не доканчивает фразу и делает красноречивый жест рукой, означающий: «Проваливай!».
- То есть, Вы меня не пускаете?
- Сказано, нечего тут шастать. Ходят тут разные, просто так, посмотреть – потом цветы пропадают, да цветные металлы. Давай, давай отсюда, а то милицию вызову.
Я уныло бреду обратно, домой. По пути мне дважды выпадает шанс вернуться туда, куда только что не пустили, только уже вперёд ногами.
Первый раз меня чуть не сбивает маршрутное такси, пронёсшееся на красный свет, водитель которого чуть сбавил скорость лишь для того, чтобы проорать нервно:
- У тебя, гад, повылазило, а?
Вторично бесславный конец едва не постигает на подходе к собственному дому: из окна многоэтажки вылетает утюг и впечатывается в асфальт как раз в том месте, где был бы я, сделай ещё один шаг. Поднимаю глаза, но определить, откуда именно стартовал сей прозаичный предмет, невозможно – стоит жара, и большинство окон открыто. Можно, конечно, подождать пока полетит ещё что-нибудь (а что-нибудь обязательно полетит), но на сегодня с меня достаточно: сыт!
В нашем дворе на удивление тихо и пустынно, к чему бы это? Пока не знаю, но точно не к добру; как говорится – затишье перед бурей.
В колоду, на которой сосед-дровосек ежеутренне упражняется, воткнут топор. Мне приходит, как озарение свыше идея, каким образом обеспечить себе относительно спокойный сон на следующее утро. Я оглядываюсь по сторонам, убеждаясь, что поблизости по прежнему никого нет, беру топор и вместе с этим трофеем скрываюсь за своей дверью.
Дома с наслаждением растягиваюсь на диване и мгновенно засыпаю, утомлённый долгой ходьбой и злой судьбой. Блаженный сон…

БУМ, БУМ, БАХ! БУХ, БАЦ, БАМ!
Вздрогнув, я вскакиваю с дивана, спросонья не сразу понимая, что это за грохот раздаётся в моей квартире.
БУХ! БУХ! БА-БАХ! – лупят в дверь чьи-то руки, не сдерживая дурную силушку.
- Сосед, открой! Сосед!!!
Я ошалело гляжу на часы; светящиеся цифры лукаво подмигивают – 5:47. Не обувая тапки (уж не пожар ли?) шлёпаю босиком по холодному полу и, открыв запор, отворяю дверь.
- Здоров, сосед! Ты мне, часом, топор не одолжишь? А то мой вчера какая-то сволочь спёрла…

[Алла]

Пока не очень получается,

Отнюдь...

[Samodur]

Благодарю.

[Count]

Неплохо

[Yusup]

прочитав вначале ".... претензию именоваться частным домовладением"
а затем "Во дворе сосед ....." и так далее очень напоминающее обстановку многоэтажки. и почуяв нелогичность дальше читать не посмел уж простите

[Алла]

почуяв нелогичность

классно сказал!

[Samodur]

Что поделаешь, ребята, в такой стране живем, где часто логике нет места. Что касается домовладения, то это реальное жилье на улице Клименко, дом на трех хозяев, поделен на так называемые три квартиры.